 |
|
|
|
Sergei Rachmaninov: Concerto for piano and orchestra № 3 op.30.
|
|
Robert Schumann
|
|
Sergei Prokofiev: Cinderella Suite
|
|
В суетности современного исполнительства остаются, однако, некие сущности, которые выступают принципиально-эталонными сегодня и останутся таковыми в дальнейшем. Таковым представляется феномен Михаила Васильевича Плетнева - пианиста, дирижера, композитора - фигуры одинаково уникальной как в творческом, так и в личностном ракурсе. Вряд ли кто-либо из музыкантов способен к той интенсивной духовной жизни, которая отличает сегодня Плетнева. Потрясает не только количественная сторона его деятельности (немыслимое число сольных и ансамблевых выступлений, активные занятия композицией, дирижерская деятельность), но и невероятный качественный уровень творчества - каждый, кто слышал его в концертах, вероятно ощутил тот огромный энергетический посыл, который музыкант излучает в зал. Последние несколько лет по степени интенсивности творческого высказывания кажутся уникальными даже для Плетнева. Наш обзор посвящен трем последним записям музыканта, осуществленными для фирмы "Deutsche Grammophon". Отметим, что за последнее время компанией "PentaTone" выпущена запись кантаты С.И.Танеева "По прочтении псалма" под управлением Плетнева, а компанией "Deutsche Grammophon" в скором времени предполагется публикация альбома камерной музыки композитора (партнерами Плетнева выступят молодые виртуозы-струнники). В августе прошлого года музыкант записал альбом сольной музыки П.И.Чайковского (пьесы ор.72, в качестве своеобразного биса в конце альбома находится еще и посмертный Ноктюрн Шопена cis-moll), который намечен к выпуску в апреле. Первым по времени (весна 2003 года) был выпущен альбом, обьединивший в себе двойное приношение классикам русского фортепианного искусства прошлого века - Сергею Рахманинову и Сергею Прокофьеву. Более масштабной и в то же время парадоксальной по архитектонике программы (и уже в этом заочно проявился талант Плетнева!) придумать трудно - оба Третьих концерта принадлежат к числу сложнейших произведений фортепианной литературы. Творческая задача Плетнева осложнялась еще и фактором колоссальной популярности, а точнее, заигранности этих произведений. Трудно представить сочинение, которое игралось бы столь часто, как Третий Рахманинова. На сегодняшний день доступны около 160 записей концерта, издававшихся на различных носителях. Понятно, что для каждого периода в истории исполнительского искусства идеальной признавалась то одна, то другая запись, значение которой с годами меркло ввиду неминуемого привнесения "рудиментов эпохи". Так, в течении многих лет незыблемой казался авторитет записи Владимира Горовица. Однако спустя пару десятков лет то, что в записи Горовица ранее казалось уникальным теряло свой прежний блеск. Большие надежды возлагались на недавнюю запись Аркадия Володося, однако великолепная во многих отношениях запись (до выхода рецензируемого диска она казалась нам одним из самых удачных прочтений концерта за последние годы) заметно проигрывает по части общего артистического обаяния, которым отличаются и сольные проекты Володося, и другие значительные прочтения концерта Рахманинова. Поэтому особые ожидания были связаны с записью Плетнева. Этот интерес подогревался еще и тем, что исполненный пианистом несколько сезонов назад концерт не произвел должного впечатления, что во многом было спровоцировано фатальной несбалансированностью ансамбля сольного инструмента и оркестра. Впрочем, как мы и предполагали заочно, эта проблема была успешно решена в процессе звукозаписи. Сама запись проходила в сентябре 2002 года в Большом зале Московской Государственой Консерватории, последующие сведение и мастеринг проводился специалистами одной из лучших европейских звукозаписывающих студий "Emil Berliner Studio". По прошествии сорока с небольшим минут (именно столько звучит три первых дорожки диска) становится совершенно очевидным - интерпретация Плетнева является, пожалуй, одним из самых сильных музыкальных впечатлений последних лет. Плетневу удалось решить одну из главных проблем, возникающую у большинства исполнителей концерта - проблему формы. Пианист выстраивает архитектонику собственной интерпретации в полном соответствии с аутентичным замыслом композитора, причем красочность и парадоксальность исполненения отдельных эпизодов в контексте целого выглядит абсолютно органично. Исполнение Плетнева воистину революционно. Рахманинов приобретает ту специфическую и давно забытую строгость, ту благородную аскезу, которой всегда выгодно отличалась авторская интерпретация собственных произведений. Ни в одной кульминации музыкант не позволяет себе злоупотребить чувственностью или излишней "эмоциональной насыщенностью", которой иные пианисты прикрывают отсутствие вкуса и музыкальности. Что особенно хочется отметить в интерпретации Плетнева, так это практически полное отсутствие тех исполнительских фетишей, которые принято считать благородными атрибутами приметами русской фортепианной школы: "опертых" тихих звучаний, берущихся как правило весом всего тела и громоподобных forte, выколачивающих душу из несчастного инструмента. Рахманинов в исполнении Плетнева обретает удивительную трансформацию, становясь близким французским импрессионистам. Несколько более спорна иная черта этой интерпретации - специфическая свобода интонирования Плетнева. Понятно, что подобный "архангельский акцент" неизбежен, однако в музыке Рахманинова он смотрится несколько более экстравагантно, нежели в музыке К. Ф. Э. Баха или Ф. Шопена. Ярким примером подобного исполнительского qui pro quo может служить трактовка Плетневым главной партии первой части концерта. После отстраненной строгости, почти интровертности исполнения Рахманинова, инфантильной трогательности Вэна Клайберна кому-то вряд ли могло придти в голову подобное видение этой темы, могущей служить музыкальным воплощением русского духа. Отметим вальсовую коду второй части концерта (вторая дорожка, 6:10 и далее), которая приобретает в интерпретации Плетнева невероятный инфернальный колорит. Концерт Прокофьева в исполнении Плетнева вызывает чуть более сдержанные ответные эмоции. Понятно, что это ничуть не связано с качеством исполнения Плетнева - просто после уникальной по силе эмоционального воздействия интерпретации концерта Рахманинова всё неминуемо выглядит бледнее. В оркестровом сопровождении Российского Национального Оркестра под управлением Мстислава Ростроповича как всегда чувствуется художественная воля основателя коллектива. Партитуры обоих концертов исполнены невероятно прозрачно, каждая из многочисленных инструментальных линий выявлена очень ясно. Спустя ровно один год Плетнев преподнес слушателям очередное потрясение - на сей раз сольный альбом посвящен музыке Роберта Шумана, композитора, чьи сочинения появлялись в концертных программах Плетнева лишь изредка. В 1980-х годах пианист изредка исполнял на концертной эстраде "Фантазию" ор.17, но подлинное "пришествие" музыки Шумана в репертуар Плетнева произошло в последние годы. Тем, кто следит за исполнительским искусством артиста должно быть особо памятно выступление на московском фестивале "Декабрьские Вечера" - исполненная в первом отделении "Фантазия" произвела по меньшей мере сенсацию. С момента, когда стало известно о предстоящем выходе Шумановской программы Плетнева на диске компании "Deutsche Grammophon" околопианистический мир затаился в ожидании выхода нового альбома. Рецензируемый диск стал по сути дела первой за несколько последних лет полноценной сольной работой музыканта со времен монографических дисков, посвященных романтической музыке . В основу программы легли два крупных циклических произведения Шумана - цикл характеристических вариаций "Симфонические этюды" и монументальная "Фантазия", написанные в 1837-1838 гг. Программу дополняют изящная "Арабеска" ор.18 и отрывки из более позднего цикла "Пестрые листки". Отметим типично безкомпромиссную для Плетнева компоновку программы, в которой в равной степени важное место уделяется и крупным сочинениям, и миниатюрам-безделушкам . "Симфонические этюды" - один из самых популярных у музыкантов Шумановских циклов с собственной исполнительской историей. Среди наиболее запоминающихся интерпретаций этого цикла можно порекомендовать записи Святослава Рихтера различных лет, трактовки Маурицио Поллини и Альфреда Бренделя (понятно, что записи Рихтера остается вне конкуренции). Из музыкантов более молодого поколения стоит обратить внимание на запись Жана-Ива Тибоде ("Decca"). Особый интерес представляет собой способ решения немаловажной проблемы, возникающей при интерпретации "Симфонических этюдов". В отличии от других Шумановских произведений, этот цикл существует в двух авторских версиях - 1837 и 1852 годов. Кто-то предпочитает исполнять отдельные редакции, кто-то - как например Рихтер - обьединяют различные части двух версий в единое целое. Последняя традиция пустила в последние годы весьма устойчивые корни, однако Плетнев как всегда остается верен самому себе - он добавляет в цикл два из пяти посмертных этюдов, помещая их между 8 и 9 вариацией, при этом…исключая 10 оригинальный этюд. Не только постановка драматургии цикла выглядит весьма парадоксально - сама интерпретация Плетнева провоцирует многочисленные вопросы. Ярким примером может служить исполнение артистом самой темы произведения. В интонационном облике темы, сливающем воедино элементы хорала и траурного шествия, привычно слышать суровую аскезу и сосредоточенность. Плетнев интонирует тему свободно, причем эта свобода создает ощущение расслабленности. Хорал льется свободно лишь на первый взгляд - через несколько тактов появляется парадоксальное ощущение искусственной свободы. Импровизационное, сиюминутное творение интонационности музыкального материала уже не кажется таковым. Возможно, на наше восприятие повлияла нацеленность на определенный эмоциональный облик темы. Вместе с тем, нельзя отрицать уникального эмоционального воздействия интонирования Плетнева. Подобным образом Плетнев работает и в последующих частях цикла. Первой вариации ниспослана непривычно нервозно обостренная ритмика, сообщающая всей пьесе несколько истерический тон. Подобное переосмысление становится нормой для исполнения каждой последующей пьесы - доводилось ли кому-нибудь слышать привычный аккордовый монолит 4 этюда (3 вариации) в фантастической нюансировке sotto voce? Говорить о сугубо пианистическом совершенстве каждого номера не приходится. В качестве самого яркого примера укажем на феноменальное контрапунктическое расслоение ткани в 3 этюде - кажется, что мелодическое legatissimo среднего голоса и фигурации spiccato верхнего фактурного пласта исполняются если не разными музыкантами, то уж точно на разных инструментах. Вместе с тем, загадочной остается концепция произведения, выдвигаемая Плетневым. Даже в финальном 12 этюде, который является драматургическим итогом всего цикла точка логического развития не ставится артистом. Возможно, в случае этой записи проявляется обычное свойство гениальных интерпретаций - для их постижения требуется много времени и интеллектуальных сил. Более очевидна предложенная Плетневым концепция другого крупного цикла, представленного на диске - "Фантазии" ор.17. Логическое движение к "тихому" финалу произведения воплощается у Плетнева в концепции "тихой фантазии" - даже средняя часть лишена привычной монументальности. Для сравнения мы по-прежнему не устаем рекомендовать запись Святослава Рихтера (EMI 5752322), и одну из лучших недавних записей - Марка-Андре Амлена (Hyperion 67166). Завершающие программу альбома миниатюры оставляют впечатление большего удовлетворения. В особенности это относится к отрывкам из "Пестрых листков" - остается лишь сожалеть, что Плетнев не записал этот цикл полностью, оставив далеко позади автора лучшей на сегодняшний день полной версии цикла Аркадия Володося. Полные элегической задумчивости миниатюры сообщаются артистом почти что сюрреалистическим характером (послушайте, к примеру си-минорную пьесу). Последним опубликованным альбомом Плетнева на фирме "Deutsche Grammophon" стала программа, выхода которой затаив дыхание ждали почитатели пианистического искусства во всем мире. Одна из причин - объединение в ансамбле Михаила Плетнева и первой леди современного пианизма Марты Аргерич. Да и сама программа диска заставила многих предвкушать его появление: классически-изысканная сюита М.Равеля Моя матушка гусыня соседствовала с мировой премьерой транскрипции для двух роялей музыки прокофьевской Золушки. Последняя партитура посвящена Марте Аргерич, а история создание шедевра камерной музыки весьма экзотична. "Однажды вечером, в Португалии, после замечательного концерта Марты [в дуэте] с Нельсоном Фрейером, мы направились в бар, где исполнялось фадо. Эту музыку невозможно слушать, не пропустив пару стаканчиков, и к концу вечера я был уже слегка навеселе. Тогда я сказал Марте: я хотел бы кое-что написать для твоего дня рождения. Назавтра я вспомнил о своем обещании и принялся за работу. В итоге я слегка опоздал к праздничной дате, но сдержал слово!" . Итогом работы Плетнева стала капитальная транскрипция избранных отрывков оркестровой партитуры балета. Напомним, что в творческой биографии Плетнева немало случаев обращения к жанру балетной транскрипции (клавирные версии музыки П.И.Чайковского и Р.К.Щедрина), однако Золушка Плетнева превзошла все ожидания. Усилив и подчеркнув графичность прокофьевского оригинала, Плетнев добился невозможного: его версия музыки Прокофьева воспринимается не как переложение, но как равноправный вариант аутентичного опуса. При этом звучание фортепианного дуэта производит незабываемое впечатление - темброво-интонационная палитра ансамбля Аргерич-Плетнев столь разнообразна, что в первые минуты трудно поверить, что в записи приняли участие лишь два пианиста! После знакомства с тремя великолепными альбомами одного из самых ярких музыкантов наших дней (оговоримся, что эпитеты ни в коей мере не снимают всех проблем и вопросов, связанных с интерпретациями артиста) кажется, что Михаил Плетнев корректирует каноническое определение Асафьева, превращая музыку в искусство переинтонируемого смысла. Дмитрий Ренанский |
| предыдущая | первая страница | следующая |
|
|
|